Любовь и пепел
Воспоминание об ушедшем поезде
Лето сожгло нас. Мы шли к нему долго, но все равно оно, наше лето, оглушило нас.
Решение о совместной поездке возникло и было похоже на удар.
— Хочешь поедем к моей подруге, посмотришь, как отцветают магнолии?
В ответ — легкая, не лишенная иронии улыбка:
— Хочу!
Мы очень долго шли к нашему лету…
— Хочешь, расскажу тебе сон?
— Конечно, хочу. Мне все про тебя интересно.
— Это не про меня, а про нас.
…Мы в огромном здании из светлого кирпича. Много окон. Мы с тобой уезжаем. В руках у нас багаж. Ты ведешь меня по каким-то отсекам, мы И1цем наши места. Наконец, находим свое купе. Ты сразу уходишь. Я даже не знаю куда. Я остаюсь одна с вещами. Через какое-то время я начинаю беспокоиться. Чувствую, что-то не так. Беру багаж и выхожу. Оказывается, это вовсе не поезд, ты оставил меня в здании вокзала.
Иду искать свой поезд, время безнадежно потеряно. Появляешься ты, заспанный, сонный. У тебя в руках полупустая сумка. В ней кастрюля с побитой крышкой и еще что-то. Все это выставлено напоказ. Мне очень неприятно. Я говорю тебе об этом и застегиваю сумку.
Мы бежим на поезд. Светлый день. Синяя река. С одного берега перебегаем на другой. Бежим по берегу. У меня в руках наш багаж. Бежать мне очень тяжело. Ты убегаешь далеко вперед.
Дважды я принимаю чужие поезда за свои. Они проходят мимо меня. Я переживаю, что мы опоздали. Билеты ты взял себе, и теперь я не могу понять, какой поезд наш. Продолжаю бежать вдоль реки. Вижу, что далеко впереди мелькает твоя темно-красная куртка. Ты бежишь к вагону, запрыгиваешь на подножку, и поезд уходит.
Я остаюсь одна. Сажусь в траву. Беспощадно печет солнце. Мне тяжело и одиноко. Я знаю, что наш поезд еще не пришел. Ты уехал в чужом поезде…
Мы учились в разных городах, но на одном факультете. Мечтали о собственных проектах, а много лет «привязывали к местности» чужие дома, памятники, школы. Мы сразу стали отличать друг друга. В нашей тесной мастерской, где трудно дышать от бумажного хлама, вялых разговоров, прожектов, сплетен, мы потихоньку шли навстречу друг другу. Вопреки воле и рассудку.
У меня был благополучный дом. В нем все ухожено, хорошо отлаженный механизм семейной жизни работал бесперебойно многие годы. Был свой дом и у него. Их с женой считали красивой парой. А тут случилось это жаркое лето. Точнее была весна, но она без долгих раздумий перешла в лето. Наша поездка была ребячеством. Но за долгие годы семейного благополучия мы крепко подустали от бесконечного колеса забот и бессмысленных поисков. Да и знали, что ни в том, ни в другом доме нет счастья. Есть налаженный быт. Этого — в избытке. И так захотелось тайны, беззаботности. О последствиях не думали. Да и что могло измениться? Мы были прочно «привязаны к местности». Но должны же быть у людей каникулы?
И вот мы приехали. Крошечный старинный городок похож на кастрюлю с кипящим молоком — цветет все, что еще не разучилось цвести. Жара разбудила каждую веточку и сожгла лягушачью шкурку почек. На каждом дереве — хоровод крохотных цветков-царевен.
Он подарил мне розу. Нет, я сама ее выпросила. Он купил у безобразной тетки единственную розу. Никто не хотел продавать одну — «Бери три!». Но нужна была одна. Ужасающе прекрасная, она пугала своей красотой. Пройдет много дней, а она будет стоять. Хозяйка квартиры, ахнувшая от восторга, когда мы ее принесли, возненавидит ее: «Что это за роза? Она с могилы Тристана и Изольды?! Почему она не вянет?»
Что мы могли ей сказать? Безумие еще не настигло нас. Но оно было рядом.
Приходили друзья хозяйки, мы все пили чай, засиживались за полночь. Ты заходил ко мне в комнату пожелать спокойной ночи. Так продолжалось неделю.
— Ты помнишь, как мы познакомились?
Его вдруг захватили воспоминания.
— А помнишь, как ты невзлюбил меня, потому что я все время смеялась над тобой?
— Я все помню. Однажды я понял, что иду на работу потому, что там ты. Я испугался. Несколько раз подавал заявление об уходе, но меня отговаривали. Больше других жена. Мне было удобно за детьми в сад ходить. Это избавляло ее от необходимости после работы ехать в другую от дома сторону. Я оставался. Однажды понял — счастье, что ты есть. И с этим жил несколько лет. Ничего не собирался говорить тебе. Но пришло время и понял — ты все время со мной. Нет, не так. Я увидел твои глаза. Где бы я ни был, ты была со мной. Не могу объяснить…
— Не мучайся. Я преследовала тебя. Смотрела на тебя, изредка отвлекаясь на работу. Ты уходил, и я шла с тобой. Неважно, что я оставалась на месте. Просто знала, что без тебя не хочу жить.
— А летом мы стали вместе работать, и работа оказалась радостью.
— Даже счастьем.
Мы разговаривали, как в романе. Слова какие-то неживые.
— Я…
— Молчи…
Только теперь я заметила, что ты устал стоять. Ты оставался у двери, стоял, прислонившись к косяку.
— Иди сюда, ты стоишь уже несколько часов.
Боль, резкая, как от удара хлыстом.
Мы не могли потом вспомнить этой ночи. Все помнили, все разговоры за много лет. А эта ночь ушла из воспоминаний. Она — отдельно.
— Как я счастлив, что не свободен от тебя! Господи, какое это счастье — быть от тебя несвободным!
Мы решили, что по возвращении нам хватит нескольких часов, чтобы каждому собрать свои вещи.
— Поезд придет в час ночи. Значит, до утра мы успеем собрать по чемодану.
— Ты думаешь, что тебе хватит этого времени, чтобы объяснить жене, почему ты уходишь?
— Да. Я не вижу смысла в долгих разговорах. Нельзя же человеку несколько дней кряду говорить, почему ты не можешь с ним жить.
У нас оставалось несколько дней от отпуска. Мы рассчитывали, что где-то устроимся, и старались не думать о скандалах, которые нас ждали.
Город не спал, когда мы вернулись.
Мы с трудом расцепили руки.
— Что-нибудь придумаем! — с этой мыслью я переступила порог своего дома. И первое чувство — испуг. Боялась, что муж дотронется до меня, поцелует. С трудом выкрутилась. Я боялась расплескать в себе и свою любовь, и пронзительную нежность, и все, что было со мной.
Утром я ушла из дома. Друзья помогли найти крохотный домик. В нем, почти дачном, мы могли провести лето. А дальше… Да о чем говорить — дальше все прекрасно устроится. Иначе быть не может.
Ты прибежал в обед — поделиться свалившейся бедой — застал обоих детей больными.
— Ну, о чем разговор — не можешь ты сейчас уйти. Подожди, пока все устроится, малыши выздоровят. А я здесь поживу. Иди, я буду тебя ждать.
Ты ушел. Надолго. Бесконечно длинную неделю ты провел с детьми. Пришел усталый, худой, потухший.
— Может быть, тебе нужно было остаться? Может, сейчас не время?
— Ну, о чем ты говоришь? Я часы считал до встречи…
— Ты мой…
— А ты моя…
Закрутилось, понесло.,. И вдруг… Это сейчас я могу более или менее последовательно восстановить и обозначить словами…
Мне показалось, что с размаху в меня всадили нож. Резко перегнувшись пополам, я уткнулась в согнутые колени. Боль не отпускала, но испуг прошел. Мне стало стыдно своей наготы. Господи, как же я не заметила раньше, что я голая! Лихорадочно и от этого ужасно неловко стала натягивать одежду. Крючки не попадали в петли. Кнопки не застегивались. Одевшись, я распрямилась. Твое лицо от внезапной бледности стало голубоватым.
— Что с тобой? Что случилось?
Молчание затягивалось. Я должна была что-то тебе объяснить.
— Ты… Ты… Я не знаю, как сказать, ты… был с женой.
Бледность так же внезапно сменилась нормальным
цветом лица.
— А как ты… Прости. Да, так получилось…
— Ну, что ты, ничего не нужно объяснять.
Тонко звенел комар. Жара обесцветила город. Все покрылось тонким слоем пыли. Было похоже, что все засыпано пеплом.
Я уложила, очень тщательно расправив рукава, свои платья. Пора уходить.
Ты смотрел, не отрываясь. Чего ты ждал? Слов? Прощальной фразы? Ну что ж: «Ты свободен от меня. Теперь уже совсем свободен». Хотела сказать «навсегда» и не смогла — очень уж театрально…
Через год я встретила Светку, она работала с нами в одной мастерской. Она рассказала, что через неделю ты вернулся к жене.
— Ты знаешь, они такая красивая пара…
…Я шла по узкой дорожке, круто взбиравшейся вверх. В нашем каменном городе мало оставалось таких улочек. Маленькие домишки лепились по обе стороны дороги. На полуденном солнце мальчишки жгли костер. Это было нестерпимое зрелище.
Я подошла к ним. Жар костра опалил меня. Я дождалась, когда костер прогорит, вынула чистый, хорошо отутюженный платочек и насыпала горсть пепла.
Это лето сожгло нас.
Правда, они такие разные — эти женщины, их сны и их судьбы?
Сон прозревает судьбу. Судьба отражается в зеркале сна. Мудрый человек все видит и все понимает: сновидение никогда не лжет. Особенно, если мы сами не запрещаем себе и видеть, и слышать, и понимать. Видеть сны. Слышать их голоса. Понимать язык символов и знаков.